Главная страница.

Достоевский как представитель славянофильства.

Введение.

Творчество Федора Михайловича Достоевского отличается особым колоритом, особенной глубокой осмысленностью, сильно отличающей его произведения от произведений его современников.
Одна из основных идей, присутствующих в творчестве Достоевского – идея Богочеловека. В Богочеловеке на первом месте стоит божественное начало. Это и отличает его коренным образом от европейского человекобога, в котором на первом месте стоит гордый непогрешимый человек, дерзнувший занять место Бога и управлять миром на правах, которые ему не принадлежат.
Все человеческие мысли, ощущения, и дела, по мнению Достоевского, в своем конечном выражении заканчивают-ся только двумя путями: либо в человекобоге, либо в Богочеловеке. Между этими полюсами протекает вся творческая жизнь людей как в духовном, так и в материальном планах. Единственное направление всякой человеческой жизни на земле Достоевский видит в стремлении либо к человекобожеству, либо богочеловечеству. Различные проблемы человеческого духа он свел к двум главным: к проблеме Бога и к проблеме человека. Но и эти две проблемы, по сути, одна. Это — «проклятая проблема» человеческой личности. Тот, кто решил эту проблему, решил тем самым и другие проблемы; это — главное убеждение Досто-евского. Тысячелетиями человек решал «проклятую проблему» человеческой личности и не мог ее решить. А окончательно и в пол-ноте решил ее только Богочеловек.
В сравнении сущности европейского и русского человека выявляется истинная жизненная позиция Достоевского, всей душой переживающего за судьбы России, постоянно испытывающей отрицательное влияние запада. Отсюда вытекает и глубокое упование Достоевского на русский народ, который, как зеницу ока, хранит православную веру, в которой вырос и был воспитан сам Достоевский. Духовное единение всех людей во Христе, идея соборности – одна из основополагающих идей славянофилов. Эту идею Достоевский развивает и отстаивает в своих произведениях, поскольку она является основной жизненной позицией писателя.
Для лучшего понимания проблемы следовало бы остановиться на трех вопросах, которые четко прослеживаются у Достоевского: проблеме Европы, России и русского человека как хранителя православия.

ЕВРОПА ГЛАЗАМИ ДОСТОЕВСКОГО

Европа в глазах Достоевского представляется как основной источник отрицательного влияния на русского человека. Европейский человек веками мучился над решением проблемы человеческой личности, и разрешить ей эту проблему никак не удавалось. Достоевского очень волновал идей-ный и моральный хаос Европы; он долго искал причину этого ха-оса и, в конце концов, нашел ее. Нашел в римокатолицизме, который проповедует, как считает Достоевский, искаженного, европеизированного Христа, созданного по образу и подобию европейского человека. Догмат о непогрешимости человека очень четко отражает дух Европы, все ее ценности, все ее идеалы, все ее устремления. Римокатолицизм обоготворил человека, провозгласил его верховным мерилом в мире человеческих ценностей, он тем са-мым вольно или невольно стал причиной атеизма, социализма, анархизма; римокатолицизм создал человекобожескую культуру, поклонившуюся человеку. Таким образом, европейский человекобог оттеснил со-бою Богочеловека.
Проблема Европы, по сути — проблема римокатолицизма; это вывод, к которому приходит Достоевский, изучая Ев-ропу. Во многих своих произведениях он исследует эту проблему. Но чтобы мы смогли получить полную картину его мировоззрения по этому поводу, будем, придерживаться хронологического порядка.
Первый раз достаточно обширно Достоевский занимается этой проблемой в романе «Идиот». Для выражения своих идей он избирает князя Мышкина. "Католичество — все равно, что вера нехристианская» — го-ворит князь Мышкин. — Да, нехристианская, — это во-первых. А во-вторых, католичество римское даже хуже самого атеизма. Ате-изм только проповедует нуль, а католицизм идет дальше: он иска-женного Христа проповедует, им же оболганного и поруганного, Христа противоположного! Он анархиста проповедует, клянусь вам, уверяю вас! Это мое личное и давнишнее убеждение, и оно ме-ня самого измучило... Римский католицизм верует, что без всемир-ной государственной власти Церковь не устоит на земле и кричит: Non possimus! По-моему, римский католицизм даже и не вера, а решительно продолжение западной Римской империи, и в нем все подчинено этой мысли, начиная с веры. Папа захватил землю, зем-ной престол и взял меч; с тех пор все так и идет, только к мечу прибавили ложь, пронырство, обман, фанатизм, суеверие, злодей-ство, играли самыми святыми, правдивыми, простодушными, пла-менными чувствами народа, все, все променяли за деньги, за низ-кую земную власть. И это не учение антихристово? Как же было не выйти от них атеизму? Атеизм от них вышел, из самого римско-го католичества! <…> У нас не веруют еще только сословия исключительные, корень потерявшие, а там, в Европе, уже страшные массы самого народа начинают не веровать, — прежде от тьмы и от лжи, а теперь уж от фанатизма, из ненависти к Церкви и к христианству". Здесь, разумеется, Мышкин говорит не об отдельных представителях Церк-ви, а о римском католичестве в целом, поскольку и в Католической Церкви всегда были представители, достойные уважения.
Социализм Достоевский считает также порождением католичества. "Он тоже, как и брат его атеизм, вышел из отчаяния, в противоположность католичеству в смысле нравственном, чтобы заменить собою потерянную нравственную власть религии, чтобы утолить жажду духовную возжаждавшего человечества и спасти его не Христом, а тоже насилием! Это тоже свобода чрез насилие, это тоже объединение чрез меч и кровь! «Не смей веровать в Бо-га, Не, смей иметь собственности, не смей иметь личности, fraternité ou la mort, два миллиона голов! По делам их вы узнаете их — это сказано!"
Эту же идею Достоевский повторяет в романе «Бесы». "Римский католицизм уже не есть христианство... Рим провозгласил Христа, поддавшегося на третье диаволово искушение, и, возвестив всему свету, что Христос без царства земного на земле устоять не может, католичество тем самым провозгласило антихриста и тем погубило весь запад-ный мир" По мнению Достоевского, римокатолицизм — самый главный вопрос в Европе. Все отрицательные, христоборческие силы европейского духа сошлись, как в фокусе, в догмате о непогрешимости папы и получили свою неизменную религиозную санкцию.
"Провозгласив как догмат, «что христианство на земле удержаться не может без земного владения Папы», Римское католичество тем самым провозгласило Христа нового, на прежнего не похоже-го, прельстившегося на третье диаволово искушение, на царства земные: «все сие отдам Тебе, поклонися мне»! О, я слышал горя-чие возражения на эту мысль; мне возражали, что вера и образ Христов и поныне продолжают еще; жить в сердцах множества ка-толиков во всей прежней истине и во всей чистоте. Это несомнен-но так, но главный источник замутился и отравлен безвозвратно. <…> Догматом о своей непогрешимости Папа тем самым провозгласил тезис о том, что без земного владе-ния христианство не может уцелеть на земле, — то есть, в сущно-сти, провозгласил себя владыкой мира, а пред католичеством поставил уже догматически прямую цель всемирной монархии, к которой м повелел стремиться во славу Божию и Христа на зем-ле. <…> Когда человек, провозгласит себя непогреши-мым, он тем самым имеет право делать все то, что он считает нуж-ным. И это вполне естественно и логично, ибо если я непогрешим, то я делаю то, что есть наилучшее. Непогрешимому все разреше-но, ибо он непогрешим. И если необходимо для достижения опре-деленных целей дозволить грех, он и это сделает. На его путях нет моральных препон и запретов. Его «непогрешимая» совесть дейст-вует самолично, самодеятельно, независимо от всех и вся. Если же «непогрешимому» человеку неважно, из-за каких побуждений не-обходимо уклонить или продать и наивысшую ценность нашей планеты — Богочеловека Христа, то он и это сделает, вдохновленный человекобожеским воодушевлением.
Таким образом, Достоевский считает, что главные идеи и направления в Западной Европе опосредованно или напрямую находятся в явной зависимости от римокатолической идеи. Какими бы путями ни продви-галась мысль европейского человека, она вольно или невольно созидает все на человеке, как на фундаменте, и избегает Богочелове-ка и Его Евангелие. Все проникнуто Стремлением к непогрешимо-сти и самодостаточности человеческой личности.
Человек — существо бо-лее духовное, нежели физическое, а поэтому проблема единения людей, по Достоевскому — проблема духовная. Пока не будут найдены и изучены и воплощены начала и силы, которые смогут духовно объединить людей, все остальные попытки к объединению будут осуществ-ляться насильственно. В противовес идее об объединении людей во всемирную империю (любыми способами), идее старого Рима Достоевский ставит христианскую идею о духовном еди-нении людей как детей единого Небесного Отца и всеобщего брат-ства; это единение достигается евангельскими средствами. "Древний Рим первый родил идею всемирного единения людей и первый думал практически ее выполнить в форме всемирной монархии. Но эта формула пала пред христианством, — формула, а не идея. Ибо идея эта есть идея европейского человечества, из нее составилась его цивилизация, для нее одной лишь оно и живет. Пала лишь идея всемирной римской монархии и заменилась новым идеалом всемирного же единения во Христе. Этот новый идеал раздвоился на восточный, то есть идеал совершенно духовного единения лю-дей, и на западноевропейский, римско-католический, папский, со-вершенно обратный восточному. Это западное римско-католичес-кое воплощение идеи и совершилось по-своему, не утратив свое христианское, духовное начало и поделившись им с древнеримским наследством. Римским папством было провозглашено, что христианство и идея его, без всемирного владения землями и на-родами, — не духовно, а государственно, — другими словами, без осуществления на земле новой всемирной римской монархии, во главе которой будет уже не римский император, а Папа, — осу-ществимо быть не может. И вот началась попытка всемирной мо-нархии совершенно в духе древнеримского мира, но уже в другой форме. Таким образом, в восточном идеале — сначала духовное единение во Христе, а потом уж, в силу этого, духовное единение под началом папы как владыки мира сего. С тех пор эта попытка в римском мире шла вперед и изменялась беспрерывно. С развитием этой попытки самая существенная часть христианского начала почти утратилась вовсе. Отвергнув наконец христианство духов-ное, наследники древнеримского мира отвергли и папство. Прогре-мела страшная французская революция, которая, в сущности, бы-ла не более как последним видоизменением той же древнеримской формулы. Но новая формула всемирного единения, провозглашенная французской революцией 1789 года, оказалась не-достаточною, новая идея не завершилась. <…> Они провозгласили свое уже новое слово, именно — необходимость всеединения людей уже не в виду распределения равенства и прав жизни для какой-нибудь одной четверти челове-чества, оставляя остальных лишь сырым материалом и эксплуати-руемым средством для счастья этой четверти человечества, а напротив: всеединения людей на основаниях всеобщего уже равен-ства при участии всех и каждого в пользовании благами мира се-го, какие бы они там ни оказались. Осуществить же это решение положили всякими средствами, т.е. отнюдь уж не средствами христианской цивилизации, и не останавливаясь ни перед чем".
В Европе Лик Богочеловека Христа искажен римокатолицизмом. Именно в этом Достоевский видит источник всех бед и заблуждений евро-пейского человека. Вместо Христа европейский человек напридумывал бесчисленное количество теорий, идей, гипотез, иллюзий и упований. Среди них: материализм, атеизм и социализм. "Римское католичество, предавшее давно уже Христа за земное владение, заставившее отвернуться от себя человечество и бывшее, таким образом, главнейшей причиной материализма и атеизма Европы, это католичество естественно по-родило в Европе и социализм. Ибо социализм имеет задачей разрешение судеб человечества уже не по Христу, а вне Бога и вне Христа, и должен был зародиться в Европе естественно, взамен упадшего христианского в ней начала, по мере извращения и утра-ты его в самой Церкви католической".
Достоевский пишет, что римокатолицизм, потеряв поддержку властителей, обратится к народу, который римская Церковь веками презирала. И обратится именно к соци-алистам. "Народу оно скажет, что все, что им проповедуют социалисты, проповедовал и Христос. Оно исказит и продаст им Христа еще раз, как продавало прежде столько раз за земное вла-дение, отстаивая права инквизиции, мучившей людей за свободу совести во имя любящего Христа, — Христа, дорожащего лишь свободно пришедшим учеником, а не купленным и напуганным. Оно продавало Христа, благословляя иезуитов и одобряя праведность всякого средства для. Христова дела". Достоевский видит, что все учение Христово свелось единственно к озабоченности о земном господстве и о бу-дущем государственном властвовании во всем мире. А от такого образа, в котором представили Христа, католическое человечество отвернулось, и после целого ряда веков протестов, реформации и проч. явились наконец попытки устроить общество вне Бога и вне Христа. Западный человек, как замечает писатель, отверг христианскую формулу человеческого спасения: «Возлюби ближнего, как самого себя» и заменил ее практическими выводами вроде: «Chacun pour soi et Dieu pour tous» (фр. Каждый зы себя, Бог за всех).
Главную тайну отношения «непогрешимого» европейского че-ловека к Богочеловеку Достоевский проанализировал в «Великом инквизиторе». Гени-альный идеолог и прагматик римокатолицизма Великий инквизи-тор говорит Христу: "Мы исправили подвиг Твой и основали его на чуде, тайне и авторитете. Рассердись, я не хочу любви Твоей, потому что сам не люблю Тебя. И что мне скрывать от Тебя? <…> Мы не с Тобою, а с ним, вот наша тайна. Мы давно уже не с Тобой, а с ним, уже восемь веков. Ровно во-семь веков назад, как мы взяли от него то, что Ты с негодовани-ем отверг, тот последний дар, который он предложил Тебе, пока-зав Тебе все царства земные <…> Мы взяли меч кесаря, а взяв его, конеч-но, отвергли Тебя и пошли за ним".
Одна и та же таинственная, темная сила действует и в твор-цах человекобога, и в идеологах европейского «непогрешимого» человека; в глубинах этой силы таится дух зла и уничтожения, окончательной целью которого является устранение Бого-человека и замена Его «непогрешимым» человеком, человекобогом. Для Достоевского это очевидная и неоспоримая аксиома. Он придерживался этого мнения до конца своей жизни. В своем «ис-поведании веры» (profession de foi) он изрекает окончательный суд о римокатолицизме. "На Западе Христос померк, ког-да сама Церковь западная исказила образ Христов, преобразив-шись из Церкви в римское государство и воплотив его вновь в ви-де папства. Да, на Западе воистину, уже нет христианства и Церк-ви, хотя и много еще есть христиан, да и никогда не исчезнут. Католичество воистину уже не христианство и переходит в идоло-поклонство, а протестантизм исполинскими шагами переходит в атеизм и в зыбкое, текущее, изменчивое (а не вековечное) нраво-учение".
В человеческом мире Достоевский не видит никакой хотя бы приблизительно равной ценности, которая хоть как-то смогла бы собою заменить Богочеловека, Христа. Во всех сферах человеческой жизни Он аб-солютно незаменим. Все истинные ценности от Него исходят и в Нем же завершаются. И из-за того, что в Западной Европе Богочеловек заменен человеком, имен-но из-за этого европейское человечество пребывает в хаосе. То, что, по Достоевскому, не созидается на Богочеловеке, разрушается само по себе. Это Достоевский пророчески предощущал. "Европа накануне падения, повсеместного, общего и ужас-ного. Муравейник, давно уже созидавшийся в ней без Церкви и без Христа (ибо Церковь, замутив идеал свой, давно уже и повсе-местно перевоплотилась там в государство), с расшатанным до основания нравственным началом, утратившим все общее и все абсолютное, — этот созидавшийся муравейник, говорю я, весь подкопан. Грядет четвертое сословие, стучится и ломится в дверь, и если ему не отворят, сломает дверь. Не хочет оно прежних иде-алов, отвергает всяк доселе бывший закон. На компромисс, на уступочки не пойдет, подпорочками не спасете здания. Уступоч-ки только разжигают, а оно хочет всего. Наступит нечто такое, чего никто и не мыслит."
Таким образом, главный источник зла в Европе, который естественно не может не повлиять отрицательно на Россию, Достоевский видит в римокатолицизме и его идеологии, которую он, как славянофил, ни коим образом не хочет и не может принять. Свободной Европе Достоевский противопоставляет Россию, где пока все еще господствует дух православия, дух единства во Христе, коренным образом отличающий русского человека от европейца.

ТАЙНА РОССИИ

Непогрешимому человекобогу Европы проти-востоит Богочеловек Христос. Воображаемая человеческая непогрешимость имеет ужасные последствия, где все завершается хаосом и анархией. А благой Богочеловек восстанавливает полную гармонию человека с Богом. Поэтому Он единственный оправдывает перед людьми Бога, создавшего такой мир и такую жизнь. Мятежный дух Достоевского нашел в Его чудесной Личности полное упокоение за все свои мучения, нашел в нем полное разрешение всех своих проблем.
Через Богочеловека Достоевский принял и Бога, мир, какой он есть, нашел вечный смысл и вечную ценность всего сущего. Он неустрашимо исповедует Православие, этот Лик сохраняется в первозданном совершенстве и чистоте, смело борется за него. А в конце своей жизни он отчетливо формулирует свое мировоззрение и вырабатывает формулу миссии русского народа в мировой истории. Эта формула гласит: «Православие есть — все». Рус-ский народ живет только Православием и его идеями; кроме Православия в нем нет ничего другого и ничего ему не нужно, потому что Православие все, Православие — это Церковь, Церковь же — это венец всего, притом в вечности».
У Достоевского нет ничего более опасного, чем обоготворяющая непогрешимость европейского человека. Поэтому гордому человекобогу Европы он противопоставляет православного Богочеловека Христа. Самое удивительное чу-до нашей планеты, вечный ее смысл, вечная ее радость, вечное ее утешение —Христов Лик, потерянный на Западе, Который во всем свете Своей чистоты сохранился в Православии, поэтому изму-ченному человеку и человечеству ничто другое и не требуется, ибо Православие — это все.
По убеждению Достоевского, непреходящую ценность русского народа составляет Православие. Только в Православии он видит всю истину, достаточная и вечная для всех Божь-их миров. Россия несет внутри себя драгоценность, которой нет нигде больше — Православие, что она — хранительница Христовой истины, но уже истинной истины, настоящего Христова образа, затемнившегося во всех других верах и во всех других народах.
Европейский Запад все истины и все правды сводит к человеку и гордится человеком; Достоевский все сводит к Богочеловеку и гордится Богочеловеком. Суть рус-ского призвания заключается в открытии русского Христа миру, Христа, не известного миру, но сохраненного в нашей православ-ной Церкви.
Основополагающая истина в Православии следующая: в мире земных реалий существует только категория человеческой жизни, человеческой мысли и человеческой деятельности, которая обеспе-чивает полное развитие личности человека и человеческого общест-ва до Божественного совершенства — это Богочеловек Христос. Он является идеальным и конкретным примером для человека, одно-временно Он и божественная сила, которая все человеческое в человеке преображает в богочеловеческое, а общество людей — в богочеловеческое общество. Сам по себе человек является незакон-ченным и несовершенным существом. Все в нем завершается, доде-лывается и совершенствуется только через Богочеловека. По сути своей природы человек является существом, тянущимся ко Христу, ибо Богочеловек — единственная истинная цель человека. Истоки онтологии Православия находятся в Богочеловеке. Все, что не от Богочеловека и не по Богочеловеку, не является православным. Мерилом может стать следующее: православно только то, что богочеловечно. Все остальное, то, что исходит от человека, от «непогрешимого» человека, разру-шает человеческое существо.
Только духовное общение человека с Богочеловеком наделяет человека Божественной мудростью. Бог становится для человека первейшей и самой непосредственной действительностью. И человек судит о мире и людях через Бога и по Богу. Путь Православия — это путь богочеловеческий в противоположность пути европейскому, человеческому. Для Православия личность Христа является высшей ценностью и высшим мерилом всех ценностей.
В Православии Достоевский видит единст-венный путь к верному решению всех проблем: личных и обществен-ных. Путь «непогрешимого» человека ведет к гордому и насильст-венному властвованию над всеми, путь же Православия — в смирен-ном Я кротком служении всем. Истин-ная сущность Православия — во всеслужении человечеству, к чему оно предназначено.
Евангельский, православный восточный идеал — это идеал духовного единения людей во Христе. По непоколебимому убеждению Достоевского, у Православия есть все, что необходимо для осуществления этого идеала. Эта одна из основополагающих истин, которая характеризует православие и которую всецело принимает славянофил Достоевский.
Всечеловеческую роль Достоевский приписывает русскому на-роду не потому, что он русский, но потому, что православный. Для Достоевского главное и не Народ, но Церковь, народ же важен настолько, насколько он в лоне Церк-ви и насколько живет Христом и ради Христа. Церковь — совесть народа. Для Достоевского Православная Церковь — это то «социальное слово», которое должно быть ска-зано миру русским народом, ибо она (Церковь) является совершенным и незаменимым идеалом.
Достоевский никогда не идеализировал русский народ. Он всегда беспристрастно под-черкивал и его отрицательные особенности. Будучи мудро объек-тивным, он не преувеличивал его положительные стороны, умаляя отрицательные, но их правильно различал и отделял одни от других. В русском человеке из простонародья нужно уметь отвлекать кра-соту его от наносного варварства. Обстоятельствами всей почти русской истории народ наш до того был предан разврату и до того был развращаем, соблазняем и постоянно мучим, что еще удиви-тельно, как он дожил, сохранив человеческий образ, а не то, что со-хранив красоту его. Но он сохранил и красоту своего образа. Русский народ не по тем мерзостям, кото-рые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по ко-торым он и в самой, мерзости своей постоянно воздыхает. А ведь не всё же и в народе — мерзавцы, есть прямо святые, да еще какие: са-ми светят и всем путь освещают!.. Идеалы русского народа сильны и свя-ты, и они-то и спасли его в века мучений, они срослись с душой его искони и наградили ее навеки простодушием и честностью, искрен-ностью и широким всеоткрытым умом, и все это в самом привлека-тельном, гармоническом соединении. А если притом и так много грязи, то русский человек и тоскует от нее более сам, и верит, что все это — лишь наносное, наваждение диавольское, что кончится тьма и что непременно воссияет когда-нибудь вечный свет.
Народ сохранил красоту своего духовного лика, имея перед собой идеалы русских святых. Кроме того, в народной душе глубоко укоренено ощущение своей греховности, которое выливается в непрестанный подвиг покаяния и самосовершенствования по образу Христа.
В своем «Исповедании веры» Достоевский ревностно защищает Православие, в котором он видит источник духовного просвещения, не имеющего ничего общего с просвещением европейским. Христос — истинный Свет, и в Свете этом просветлением является просвещение. Он Собою освещает и тем самым просвещает. Где Он — там и свет, там и просвещение. <…> Если наш народ просвещен уже давно, приняв в свою суть Христа и Его учение, то вместе с Ним, с Христом, уж, конечно, принял и истинное просвещение.
Человек с гуманистическими воззрениями на мир и жизнь с трудом может проникнуть в психологические и онтологические глубины русского православного народа. Всякое более глу-бокое проявление веры он считает или непросвещенностью, или при-творством. В русском народе он видит грубую, черную массу, ко-торая всегда себя называла христианской, но не имеет понятия ни о религии, ни о Христе, и даже не знает самых обычных молитв. В связи с таким мнением европеизированной русской интеллигенции Достоевский отвечает, что суть и правда христианства сохранились и укрепились в русском народе так, как ни в каком другом. Равнодушный в деле ве-ры человек не понимает веры иначе, как в виде формалистики и ханжества. В народе же он не видит ничего кроме этого, а потому и заключает, что народ в вере ничего не смыс-лит, а дух его убит формалистикой. На такое суждение Достоевский отвечает: "Знает же народ Христа Бога своего, может быть; еще лучше нашего хоть и не учился в школе. Знает, — потому что за много ве-ков перенес много страданий и в горе своем всегда, с начала и до наших дней, слыхивал о Боге Христе своем от святых своих, рабо-тавших да народ и стоявших за землю русскую до положения жизни, от тех самых святых, которых чтит народ доселе, помнит име-на их и у гробов их молится. Поверьте, что в этом смысле даже самые темные слои народа нашего образованы гораздо больше, чем вы в культурном вашем неведении о них предполагаете, а Может быть, даже образованнее и вас самих".
Достоев-ский решительно заявляет, что знает народную душу, его жизнь и его идеалы, и что в русском народе христианство должно остать-ся навсегда самой главной и жизненной основой его просвещения.
Среди русских мыслителей и мудрецов нет такого человека, который бы так же, как Достоевский, всесторон-не знал душу русского народа. Он знал лучше, чем кто-либо, и ад и рай русской души. Достоевский также проник в характер русской души. Он считал, что в основном существуют два народных типа, изображающие весь русский народ в целом. Это с одной стороны забвение всякой меры во всем. Это — потребность хватить через край, потребность в замира-ющем ощущении, дойдя до пропасти, свеситься в нее наполовину, заглянуть в самую бездну и—в частных случаях, но весьма неред-ких — броситься в нее, как ошалелому, вниз головой. Это — по-требность отрицания в человеке, иногда самом не отрицающем и благоговеющем, отрицания всего, самой главной святыни сердца своего, самого полного идеала своего, всей народной святыни во всей ее полноте, перед которой лишь благоговел и которая вдруг как будто стала ему невыносимым каким-то бременем. <…> Добрейший человек как-то вдруг может сделаться омерзительным безобразником и преступником, — стоит только попасть ему в этот вихрь, роковой для нас круговорот судорожного и моментального самоотрицания и саморазрушения, так свойственный русскому народному характеру в иные роковые минуты его жизни.
Но с другой стороны первому типу противостоит тот идеал святости, примером которого служат русские святые. Этот тип являет собой настоящий образ русского православного человека, которым Достоевский так гордится. С такой же силою, с такою же стремительностью, с такою же жаждою самосохранения и покаяния русский человек, равно как и весь народ, спасает себя сам и обыкновенно, когда дойдет до последней черты, т.е. когда уж идти больше некуда. Но особенно характерно то, что обратный толчок, толчок восстановления и самоспасения, всегда бывает серьезнее прежнего порыва — порыва отрицания и саморазрушения.

ТАЙНА ВСЕСЛАВЯНСТВА И ВСЕЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Славянская идея является одним из главных пророчеств Достоевского и одним из глав-ных его благовестий. Дух Православия нельзя загнать в узкое русло национализма, поскольку своим всечеловеческим содержанием этот дух тяготеет ко всеобщему единению людей во Христе и во имя Христа. Только освященное и просвещенное Христом славянство обретает свое непреходящее значение в мировой истории и через всеславянство ведет к всечеловечеству. Все, что является православным, стремится к одной цели: к братскому объединению всех людей посредством евангельской любви и жерт-венного служения всем людям.
Достоевский считает, что славянская идея в высшем смысле ее — это прежде всего есть жертва, потребность жертвы даже со-бою за братьев с тем, чтобы основать впредь великое всеславян-ское единение во имя Христовой истины, т. е. на пользу, любовь и службу всему человечеству и защиту всех слабых и угнетенных в мире. В этом самоотверженном беско-рыстии России Достоевский видит всю ее силу, и все ее будущее.
Для людей гуманистического, римокатолического склада духа, по мнению Достоевского, такое евангельское объединение людей во всечеловеческое братство представляется утопией, невозможным чудом на земле. Но для православного человека, такое объединение людей является не только горя-чим желанием веры, но и необходимым евангельским ощущением жизни. Это одна из главных реалий, на которой стоит, существует и служит православный человек в этом мире. Служение лю-дям евангельской любовью, ради всебратского единения, являет-ся для христианина не мечтой в этом мире, но насущной потребностью. Старец Зосима говорит: "И неужели сие мечта, чтобы под конец человек находил свои радости лишь в подвигах просвещения и милосердия, а не в радостях жестоких, как ныне, — в объядении, блуде, чванстве, хвастовстве и завистливом превыше-нии одного над другим? Твердо верю, что нет и что время близко. Смеются и спрашивают: когда же сие время наступит и похоже ли на то, что наступит? Я же мыслю, что мы со Христом это великое дело решим. И сколько же было идей на земле, в истории челове-ческой, которые даже за десять лет немыслимы были и которые вдруг появились, когда приходил для них таинственный срок их, и проносились по всей земле? Так и у нас будет, и воссияет миру на-род наш и скажут все люди: «камень, которые отвергли зиждущие, стал главою угла». А насмешников вопросить бы самих: есть ли у вас мечта, то когда же вы-то воздвигнете здание свое и устроитесь справедливо лишь умом своим, без Христа? Если же и утверждают сами, что они-то, напротив, и идут к единению, то воистину веру-ют в сие лишь самые из них простодушные, так что удивиться да-же можно сему простодушию. Воистину у них мечтательной фан-тазии более, чем у нас. Мыслят устроиться справедливо, но, отверг-нув Христа, кончат тем, что зальют мир кровью, ибо кровь зовет кровь, а извлекший меч погибнет мечом".
Для православного человека всечеловеческие устремления и ожидания естественны, и логичны. Все, что богочеловечно, то, по сути, всечеловечно. Только в Богочеловеке все челове-ческое достигло своего Божественного совершенства. Всякое всечеловеческое начало в человеке или в народе проистекает от Богочеловека опосредованно или прямым путем. Достоевский первый начал говорить о всечеловеке и всечеловечестве.
Вершиной пророческого вдохновения Достоевского является, его речь о Пушкине. Согласно этому пророчеству назначение русского человека есть, бесспор-но, всемирное. Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только стать братом всех людей, стать всечело6еком если хотите! О, это славянофильство и западничество наше есть одно только великое у нас недоразуме-ние, хотя исторически и необходимое. Для настоящего русского Европа и удел всего великого арийского племени так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей родной земли, потому что наш удел и есть всемирность, и не мечом приобретенная, а силой брат-ства и братского стремления нашего к воссоединению людей. Что делала Россия в своей политике, как не служила Европе, может быть, гораздо больше, чем себе самой? <…> Cтать настоящим русским и будет именно значить: стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловеческой и всесоединяющей, вместить в нее с братскою любовью всех наших братьев, а в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово ве-ликой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону! А сила, посредством которой человек соединяется с другим че-ловеком и даже перевоплощается в его дух, — это любовь.
"У нас, русских, —заявляет Достоевский, —две родины: наша Русь и Европа, даже и в том случае, если мы называемся сла-вянофилами». «Величайшее из величайших назначений, уже осо-знанных русскими в своем будущем, есть назначение общечелове-ческое, есть общеслужение Человечеству, — и не России только, не общеславянству только, но всечеловечеству... Всечеловечность, есть главнейшая личная черта и назначение русского". Всечеловечность, прежде всего, состоит в уважении челове-ческих ценностей, какому бы человеку или народу они ни принад-лежали. Кроме того, всечеловечность заключается и в уважении че-ловека, как абсолютной и незаменимой ценности.
Народы Европы все упорнее и упорнее от-деляются друг от друга своими правилами, нравственностью, взглядом на мир. Во всем мире они замечают только самих себя, а других — как личное себе препятствие, и каждый от-дельно у себя хочет совершить то, что могут совершить только все народы, все вместе, общими соединенными силами. Достоевский также считает таковыми европейцев. Он отмечает, что идея общечеловечности все больше и больше стирается между ними. Христианская же связь, до сих пор их соединявшая, с каждым днем теряет свою силу. Каждый народ считает себя чем-то исключительным, что в свою очередь способствует еще большей замкнутости на самих себе. Но в этом случае, если они захотят преодолеть какие-либо препятствия на своем пути, это будет задачей практически непосильной. Вот почему европейцы, по мнению Достоевского, совершенно не понимают русских, и вели-чайшую особенность в их характере назвали "безличностью". В русском характере Достоевский отмечает некую характерную черту: способность всепримиримости, Бесчеловечности. В рус-ском человеке писатель не видит той европейской угловатости, непроницаемости. Он всегда и со всеми уживается. Он сочувствует всему человечеству, без различия национальности или происхождения. Мы поняли, что русский идеал — всецелость, всепримиримость, Бесчеловечность.
Достоевский сознает, что ему из-за такого понимания рус-ского народа и его исторического, призвания можно, предъявить различного рода претензии. Все это может показаться слишком са-монадеянным. Но он имеет ввиду братство людей и то, что ко всемирному, всечеловечески братскому единению русское сердце, из всех народов наиболее предназначено. Достоевский уверен, что нищая Русская земля в конце концов, ска-жет новое слово миру. Он не пытается равнять русский народ с западными народами в сфере их экономической или научной славы. Он просто говорит, что русская душа, гений русского народа, наиболее способны из всех народов вместить в себе идею всечеловеческого единения, той брат-ской любви, которая может все вытерпеть и все простить. Мы же утверждаем, что вмещать и носить в себе силу любящего и всеединяющего духа можно и при теперешней экономической нищете нашей, да и не при такой еще ни-щете как теперь: ее можно сохранять и вмещать в себе даже и при такой нищете, какая была после нашествия Батыева или после по-грома Смутного времени, когда единственно всеединяющим духом народным была спасена Россия.
Тайну всеславянства Достоевский видит в евангельском служении человечеству ради всеобщего единения всех людей во Христе. Тайна всечеловечества лежит во всечеловеке, который силой своей любви находит в каждом человеке и в каждом народе вечные Бо-жественные ценности. Тайна всечеловека заключается в Богочеловеке, Который Своим непреходящим Божественным со-вершенством украшает все человеческое, что содержится в нашем человеческом мире.

ТАЙНА ЕВРОПЕЙСКОГО ЧЕЛОВЕКА И СЛАВЯНСКОГО ВСЕЧЕЛОВЕКА

Все людское существо скрывает и хранит свою глав-ную тайну в своем высшем идеале. Это относится и к европейскому человеку: его тайна в его идеале. Но какой же высший идеал европейского человека? Прежде всего, это самостоятельный и непогреши-мый человек — человекобог. Всё идеи и вся деятельность евро-пейского человека пронизаны одним желанием и одним стремле-нием: стать независимым и самостоятельным, как Бог. По сути, над Европой властвует одно божество: непогрешимый человек — человекобог. «Непогрешимый» человек властвует и в ев-ропейской религии, философии, науке, политике, в ев-ропейском искусстве, и во всей европейской культуре и цивилизации. Во всем — только человек, притом европейский человек, гордый и непогрешимый.
На другой стороне — славянский всечеловек. Его высший иде-ал, его главная тайна — всечеловеческое братство людей во Христе. Во всех идеях и во всей деятельности славянского всечеловека можно усмотреть одну движущую силу: евангельскую всеобъемлющую любовь. Ибо эта любовь по сути единственная сила, которая людей претворяет в братьев и соединяет их во всечелове-ческое братство. Нет такого унижения, на которое бы не согласил-ся славянский всечеловек, если это будет содействовать осуществ-лению всечеловеческого братства между людьми. Нет таких трудов и подвигов, на которые бы не согласился Христов человек, только бы они вели к цели: всечеловеческому братству. Служить каждому человеку и всем людям ради Христа — радость для славянского человека. Его основное желание: постоянно совершенствовать себя через Богочеловека, приобре-тая Его Божественные свойства, и служить Богочеловеку всей своей душой, всем своим сердцем, и все-ми своими силами.
Проблематика европейского человека в конечном итоге исчер-пывается римокатолицизмом, в котором все сводится к непогрешимости человека. Непогрешимый человек — это высшая ценность и высшее мерило всего во всех мирах Проблематика славянского человека, в сущ-ности, исчерпывается Православием. Здесь все исходит и все сво-дится к Богочеловеку.
Достоевский с убедительностью доказал точ-ность двух своих тезисов: проблемы европейского Запада исчерпы-ваются римокатолицизмом, а проблемы Востока — Православием. Изучив в исторической действительности западные идеи и методы решения проблем человеческой личности и человеческого общества, он отвергает римокатолицизм и его производные: атеизм, анар-хизм, социализм, западную культуру и цивилизацию. Вначале римокато-лицизм своей схоластикой и системой индульгенций обездушил человеческую личность, а затем дело римокатолицизма завершили протестанство, социализм, атеизм, наука, культура. Социализм отрицает Божественную сущность и вечную ценность личности че-ловека и сводит человека к телу. Разумеется, что тем самым он отнимает все то, что делает человека неприкосновенным существом и личностью. И человек становится вещью среди вещей. Как мировоз-зрение, как философия — социализм не признает личность и ее вечную ценность; он требует полного обезличивания. Натура не берется в расчет, натура изгоняется, натура не полагается. У них не человечество, развившись историческим путем до конца, само со-бою обратится наконец в нормальное общество, а напротив, соци-альная система, выйдя из какой-нибудь математической головы, тотчас же устроит все человечество и в один миг сделает его пра-ведным и безгрешным, раньше всякого живого процесса, без всяко-го исторического и живого пути! Живая душа жизни потребует, живая душа не послушается механики, живая душа ретроградна! А тут хоть и мертвечинкой припахивает, из каучука сделать можно, — зато не живая, зато без воли, зато рабская, не взбунтуется. <…> С одной логикой нель-зя через натуру перескочить! Логика предугадает три случая, а их миллион! Отрезать весь миллион и все на один вопрос о комфорте свести! Самое легкое разрешение задачи! Соблазнительно ясно, и думать не надо! Главное — думать не надо! Вся жизненная тайна на двух печатных листках умещается!
Из-за того, что социализм не принимает во внимание бес-конечную сложность человеческой природы, он, по мнению До-стоевского, является неким издевательством над этой человеческой природой.
Герой романа «Подросток» говорит социалистам: Скажите, чем докажете вы мне, что у вас будет лучше? Куда вы денете протест моей личности в вашей казарме? У вас будет ка-зарма, общие квартиры, strict necessaire, атеизм и общие жены без детей, — вот ваш финал, ведь я знаю-с. И за все это, за ту маленькую часть серединной выгоды, которую мне обеспечит ваша разумность, за кусок и тепло вы берете взамен всю мою лич-ность! Позвольте-с: у меня там жену уведут, уймете ли вы мою личность, чтоб я не размозжил противнику голову? Вы скажете, что тогда я и сам поумнею; но жена-то, что скажет о таком разумном муже, если сколько-нибудь себя уважает? Ведь это неестественно-с; постыдитесь!"
Противоестественным является желание создать новое обще-ство из старого типа людей. А новое общество можно создать только из обновленных, новых людей. Следовательно, прежде всего необходимо преобразить людей в братьев и только по-сле этого требовать от них братства.
Всякий другой путь неестественен, потому что он является ме-ханическим и насильственным. Европейский человек желает брат-ства, но не может его осуществить, так как сам создан на началах эгоистической самодостаточности, которая его все более и более делает одиноким, отдаляет от людей, и он, по сути, живет в мире, как в пустыне. Западный человек, тол-кует о братстве, как о великой движущей силе человечества, и не догадывается, что негде взять братства, коли его нет в действи-тельности. Оказывается, что и сделать братство нельзя, потому что оно само делается, дается, в природе находится. А в природе западно-го человека это начало не существует, а существует начало личное, начало усиленного самосохранения, самопромышления, самоопределения в своем собственном Я, сопоставления этого Я всей природе и всем остальным людям как самоправного отдельного начала, совершенно равного и равноценного всему то-му, что есть кроме него."
Человек становится братом для всех людей, когда создаст и ра-зовьет в себе чувство любви и самопожертвования. Только на этом пути личность человека достигает полного совершенства и в каждом человеке чувствует и видит брата, ради которого нуж-но жертвовать свою жизнь. Именно так созидается настоящая личность. "Надо стать личностью, даже в высочайшей степени, чем та, которая теперь определилась на Западе."
Проблему добра, и зла европейский человек решает часто гадательно и предположительно. В Европе, по мнению Достоевского, эта проблема решается двояким образом. В первом случае – это слепое следование выработанному кодексу законов. Нарушение закона предполагает наказание. Во втором случае принимается обратное решение: так как общество устроено ненормально, то и нельзя спрашивать ответа с людей за свои действия. В этом случае преступник безответственен, и преступления пока не существует. Чтоб покончить с преступлениями необходимо переделать старое общество. А поскольку лечить его все равно бесполезно, следует это общество разрушить. Затем уже можно строить что-то новое. Но все эти методы обязательно приводят к кровопролитию. Достоевский отсюда делает вывод, что люди своими силами решить эту проблему не смогут. А возможно это только если они просвещены и руководимы Богом.
Наука непогрешимого европейского человека провозгласила принцип самосохранения главным принципом всей земной жизни. А это значит, что и основным принципом человеческой морали. Переводя этот принцип на язык более простой и понятный, мож-но сказать: когда речь идет о сохранении своей жизни, тут доз-волено все: и преступление, и грех, и убийство, и разбой. Согласно европейской науке человек не виноват, что природа его таким со-здала. Инстинкт самосохранения здесь стоит на первом месте. Поэтому наука допускает, что ради самосохранения можно идти на любое преступление.
Этому противостоит христианская мораль. Человек находится в непосредственной связи с Богом, дающим ему силу жить более возвышенной жизнью. В противовес инстинкту самосохранения христианство, как основу богочеловеческой морали, предлагает на-чала самопожертвования. Научная мораль приказывает: ради себя жертвуй другими! А христианская мораль заповедует: жертвуй со-бой ради других. Только христианство может спасти человечество от одичания и самоуничтожения. Человек имеющий евангельскую любовь не может строить свое счастье на несчастии другого.
"Но какое же может быть сча-стье, если оно основано на чужом несчастий? Позвольте, — гово-рит Достоевский, — представьте, что вы сами возводите здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им наконец мир и покой. И вот, представьте себе тоже, что для этого необходимо и неминуемо надо замучить всего лишь одно человече-ское существо, мало того, — пусть даже не столь достойное, смеш-ное даже на иной взгляд существо, не Шекспира какого-нибудь, а просто честного старика, мужа молодой жены, в любовь которой он верит слепо, хотя сердца ее не знает вовсе, уважает ее, гордит-ся ею, счастлив ею и покоен. И вот, только его надо опозорить, обесчестить и замучить, и на слезах этого обесчещенного старика возвести ваше здание! Согласитесь ли вы быть архитектором тако-го здания на этом условии? Вот вопрос. И можете ли вы допустить хоть на минуту идею, что люди, для которых вы строили это зда-ние, согласились бы .сами принять от вас такое счастье, если в фун-даменте его заложено страдание, положим, хоть и ничтожного су-щества, но безжалостно и несправедливо замученного, и, приняв это счастье, остаться навеки счастливым?.. Нет: чистая русская ду-ша решает вот как «пусть я одна лишусь счастья, пусть мое несча-стье безмерно сильнее, чем несчастье этого старика, пусть, наконец, никто и никогда, и этот старик тоже, не узнают моей жертвы и не оценят ее, но не хочу быть счастливою, загубив другого".
Дух «непогрешимого» европейского человека является по Достоевскомй душой всей европейской культуры и цивилизации. Здесь все построено на человеке как на фундаменте всего, и все выстроено ради человека как конечной цели всего. И здесь нет места для Богочеловека. Потому Богочеловек и отброшен как лишний и ненужный. Европейский че-ловек в своей гордой «непогрешимости» достаточен сам по себе в этой земной жизни. От Богочеловека он ничего не просит, а по-тому и не получает. Достоевский ставит вопрос: может ли европейский цивилизованный человек, вообще веровать в бо-жественность Иисуса Христа, так как вся вера и состоит лишь в том, чтоб веровать в Его божественность? И сам же отвечает на него — нет!
Цивилизации «непогрешимого» европейского человека противостоит цивилизация славянского всечеловека, которая, как на фундаменте, вся построена на Богочеловеке. "Надо, — ут-верждает любимый идеолог Достоевского князь Мышкин,— что-бы воссиял в отпор Западу наш Христос, Которого мы сохранили и Которого они не знали! Не рабски попадаясь на крючок иезуи-там, а нашу русскую цивилизацию им неся." "Главное — сберечь самую большую драгоценность нашей планеты — Богочеловека Христа. А Он весь в Православии, во всем Своем Божественном совершенстве и со Своими вечными ценностями. «Чтобы сберечь Христа, т.е. Православие, — говорит Достоевский, — надо сберечь себя, стать самим собою. Дерево плодоносит тогда, когда разовьется и укрепится. А потому и Рос-сия должна осознать, какой драгоценностью она одна-единствен-ная обладает, с тем, чтобы отбросить немецкое и западническое ярмо и стать самой собою с ясным осознанием цели"
Спасение человека, в особенности европейского человека, от того отчаянного самоуничтожения, к которому ведет «непогре-шимый» гуманизм, состоит в полном и принятии Богочеловека. Обоготворение человека, по Достоевскому, — самая роковая болезнь, которой больна несчастная Европа, Исцелить эту болезнь, может только один лекарь — Богочеловек и только одно лекарство— Православие. Во всех своих идеях и в делах Европа преклоняется перед человеком, она, по сути, анторопоцентрична, Православие же во всем преклоняется перед Христом, и поэтому оно в высшей степени теоцентрично.
Заключение.

Проблема славянского Богочеловека и европейского человекобога красной нитью проходит через многие произведения Достоевского. Противопоставляя эти образа, отражающие в себе главные признаки и свойства двух противоположных цивилизаций, Достоевский всей душой скорбит о том, что Европа настолько далеко ушла от истины, что решила практически совсем упразднить Бога из своей жизни, заменив Его "наместником", имеющим неограниченную власть. В этом Достоевский видит основной корень зла, которое постепенно поработило всю Европу. Это является и источником всех бед, которые нахлынули на Европу и поглотили ее. Если гордый человек поставил себя на место Бога, он никогда не будет обладать той божественной мудростью, от которой он по сути дела отказался и с помощью которой смог бы управлять миром так, чтобы полностью искоренить зло. В конце концов зайдет в тупик, потому что, будет бессилен что-либо предпринять. Единственное, на что он сможет надеяться – это на силу, которую будет использовать в своих личных интересах.
Как истинный славянофил, Достоевский твердо стоит на позиции православного человека, которому чуждо западное вольнодумческое влияние. Он всеми силами защищает свою веру, в которой лик Богочеловека сохранился в первозданной чистоте. Только в православии, Достоевский видит истинный смысл жизни и спасение человечества. Соборность, братское единение людей во Христе, то о чем проповедовали все славянофилы, является основополагающим принципом, от которого Европа почти полностью отошла, потому что гордому, непогрешимому человекобогу этот принцип изначально противен. В этом Достоевский видит трагедию Европы. Россия не потеряла ту непреходящую ценность, которой Достоевский так гордится. Этот идеал духовного единения людей во Христе сохранил русский народ.
Православие есть все. В этой краткой, формуле заключена вся жизненная позиция Достоевского. Она точнее всего отражает всю суть мировоззрения Достоевского, которого по праву можно назвать великим русским славянофилом.